Алексей Притуляк - В двух шагах от солнца [Сборник]
— Нет, — она не дает мне договорить. — Они убьют нас. Меня они убьют завтра. На рассвете. После того, как ты уйдешь в Абижу. А тебя — когда вернёшься с деньгами.
— Я тоже не отбрасывал такой вариант, но…
— Я слышала, Пит… Только не спрашивай меня, откуда я знаю их язык. Я не знаю его. Многие из них его тоже, кажется, не знают. И те двое, что вели нас сюда, обсуждали всё это по — испански.
— И они сказали, что..?
— Да.
Я чувствую её горячую слезинку, упавшую на мой лоб.
— Поэтому я хочу… — продолжает она, — Хочу знать всю правду. Мне будет легче…
— Но это невозможно! — обрываю я, не слушая, приходя в ужас от вдруг обрушившейся на меня определённости.
Это невозможно! Они не могут убить её! Не теперь! Не завтра!
— Самое страшное для меня будет — это умереть одной, среди этой своры, не видя твоих глаз… Мне было бы гораздо легче, если бы ты не уходил… Пит… Но ты уйдешь. И не вернешься. Ты понял? Не возвращайся! Ты понял?! Не смей возвращаться!!!
Кажется, у неё начинается истерика.
Она лихорадочно прижимается ко мне, беспорядочно целуя, плача, то пытаясь дрожащими пальцами погрузить в себя мое безвольное естество, то вцепляясь в мои волосы и сотрясаясь в беззвучных рыданиях.
Наконец она затихает и только изредка подрагивает от подступающих спазмов рыданий. Но теперь она может справиться с ними.
— Ты должен знать, Пит. Я никогда, ни разу не изменила тебе.
— Да.
Я целую её под левой грудью. Нащупываю губами ребра, пробегаю языком по тёплой коже. Мне нужен промежуток между ними, тот, куда может войти лезвие ножа. Напротив сердца…
Вот этот, да. Вот здесь будет хорошо.
— Джилл…
— Да, мой хороший?
— Джилл, я люблю тебя. Я всегда тебя любил. Даже когда ненавидел.
— Я счастлива, милый! Спасибо!
Я не вижу её счастливой улыбки, но знаю, что она улыбается. Счастливо. И слёзы радости, смешиваясь со слезами горя, стекают к уголкам её губ.
Нож входит неожиданно тяжело.
Я всегда думал, что клинок должен погружаться в тело, как в помидор — мягко и почти без усилия. Возможно, если бы у меня был размах, было бы легче. Но тогда я мог промахнуться. А мне нужно точно попасть в сердце.
Она вздрагивает и, охнув от неожиданной боли, пытается отстраниться…
Неумеха! Чертов неумеха! Ублюдок, не способный мягко и без боли убить любимую женщину!..
Я быстро обхватываю её левой рукой, прижимая к себе, не давая вырваться, упираюсь в кисть правой руки грудью, и всей массой тела подаю нож навстречу её сердцу…
Я даже не замечаю, как она умирает. Я глажу её по волосам, шепчу что‑то ласковое. А она уже мертва. Я только через несколько минут понимаю, что она давно уже не слышит меня…
И рвоты — нет.
Ад, 2007
Я просыпаюсь от непонятного глухого звука…
Да, я уснул. Уснул, обнимая мою мертвую Джилл. Уснул уже под утро, наверное, когда тёмно — синее небо перестало быть чёрным, просматриваясь в щелях крышки, наброшенной на яму.
Сначала я думаю, что началось землетрясение. Потому что земля действительно трясётся.
Но звуки…
Это канонада.
Ещё — странный постоянный шум сверху… Ну да, это, похоже, вертолёт.
Стрельба. Пулемётные очереди доносятся явственно.
Взрыв. Где‑то совсем рядом. Я чувствую как сотрясается подо мной земля. Со стен, тут и там, тихим шорохом скатываются ручейки песчанистого грунта.
Наверное, правительственные войска штурмуют лагерь. Быть может, им стало известно про двух граждан Америки, захваченных этими бандитами. А это уже не шутки!
Хотя вряд ли. Скорее, это просто совпадение.
Чёрт! Бандитов перебьют, конечно, раз уж взялись. Найдут ли нас?
Новый взрыв прерывает мои мысли — очень мощный; снаряд падает, наверное, совсем рядом. Со стен валятся целые куски грунта. С грохотом обрушивается что‑то на крышку ямы — то ли пласт земли, то ли стена стоящего неподалёку домишки, снесённого взрывной волной. Очевидность неба исчезает. Сквозь щели в крышке сыплется земля. На мою голову, на ноги, на лицо Джилл.
Я бросаюсь стряхивать с её лица чёрные влажные комки, прижимаю её голову к груди, обнимаю…
Я больше не слышу стрельбы и шума вертолёта — наверное, нас действительно завалило огромным пластом снесённого взрывом грунта. Тишина теперь стоит гробовая. Но ещё около четверти часа наверху не прекращается заварушка — я ощущаю это по редким взрывам, сотрясающим землю под нами.
Потом все стихает.
Наверное, это был вертолёт. Он сделал свое дело и теперь вернётся на базу. Возможно, потом, когда‑нибудь, позже, сюда придут и солдаты, чтобы обследовать разрушенную стоянку. Когда‑нибудь. Потом.
Но даже если и придут. Откуда же им знать, что здесь, под горой наваленной взрывной волной земли и мусора есть яма. В которой ждем их мы с Джилл…
Джилл, Джилл, ты в раю?..
А я, вот, — здесь, в аду…
Я ещё крепче обнимаю жену, кладу её голову на свое плечо. Её жестковатые волосы щекочут мою щёку. Целую её в лоб, в глаза.
Всё. Всё, моя хорошая, всё кончилось. Больше не будет грохота. Ни грохота, ни падающей на лицо земли, ни ожидания смерти.
Только тишина и покой.
Мне на память приходит та детская песенка, которую любила мурлыкать Джилл, когда была в хорошем настроении.
И я напеваю у её виска, шёпотом, тревожа дыханием лёгкую прядку:
— Зайка, зайка, ты не видел Джилл?
Я с утра её ищу, не найду.
Нет её ни здесь, ни в саду.
Я уж и на речку ходил…
Зайка, зайка, ты не видел Джилл?
Девять
1
Она приходит ко мне каждый день. Белая в белом, а во лбу — звезда, излучающая надежду. Это та звезда, увидев которую, я, усталый волхв, должен подняться и идти навстречу.
Всегда долгожданная, Она пребывает со мной подолгу, но всегда не так долго, как мне хотелось бы. А мне бы хотелось вечности, неразделимой на отдельные мгновения. Или разделённой — чтобы иметь возможность прочувствовать каждый миг Её пребывания рядом.
Мне нравится лучистая звезда, ало рдеющая над локоном, упавшим на лоб.
Я знаю, это дева Мария. Ах, если бы ещё моё знание было истиной!
Мы с Ней вдвоём в бесконечности ничего…
Однажды остального мира просто не стало. Я не помню, при каких обстоятельствах это случилось, но мира больше нет. Какой апокалипсис мы с ней пережили?
И Куда Она ко мне приходит?
Никуда. Она просто приходит ко мне. Каждый день. Каждый год. Каждую жизнь. И не знает, что я жду Её и умираю от бесконечного ожидания, и боюсь умереть прежде, чем увижу Её ещё раз. Ведь всё, что у меня есть, всё, что мне осталось — это Она.
Она — воздаяние. Но за что мне такая награда, я не ведаю. Она ниспослана мне за нечто, чего я так и не совершил. Должен был совершить и не совершил.
2
Весела, улыбается и много говорит. Я знаю, что Она рассказывает мне о будущем. О том будущем, в котором настоящее уже не будет столь пасмурно и беспросветно. О том будущем, где воспоминание о прошлом станет вызывать лишь улыбку — добрую, сентиментальную и немного грустную. Да.
Мне легко поверить всему, что Она скажет, потому что я точно знаю: Она неспособна обмануть. Каждое Её слово обязано быть правдой, от начала до конца, потому что иначе всё теряет смысл. Даже жизнь.
В тех травах, в которых мы с Ней идём, в том воздухе, который вдыхаем, разлита благость единения и трепетного ожидания чуда. Мне так хорошо с Ней!
И так плохо без Неё.
3
Много звуков. Они очень слабы, потому что приносятся из дальнего далека и ничего не могут сказать уху. И света тоже много. В мерцании зарниц Её лицо несказанно тревожно, и, как мне кажется, Она чего‑то ожидает. И боится того, что ожидаемое случится.
Я утешаю, но Она, кажется, не слышит меня.
И тогда я кричу от боли, от невозможности сказать Ей всё.
А что ещё я могу для Неё сделать…
4
Иногда, мне кажется, я вижу как Она плачет. Но когда Её рука касается моего горящего лица, — это как прикосновение нежданно тёплого родника, смывающего с души накипь непонятной тоскливой грусти. И тогда я не знаю, плакала ли она. Или это мои собственные всхлипы и стоны.
Да нет же, какая глупость!
С чего бы это?
Милая, милая, что с нами случилось? И отчего случилось так неправильно?! Какие препятствия встают между нами? Горы тают в сизой дымке далеко на востоке — им не до нас. Ветер — наш союзник. Невидимое солнце согревает.
А радости — нет. И что‑то гнетёт душу и тело, прижимая к земле.
5
Не помню, какое сейчас должно быть время года. В том краю тёплого света, в который Она иногда увлекает меня за собой, нет никакого понятия о времени и стихиях. Там есть только свет. И птицы. К сожалению, я не умею летать, а потому могу только слушать их призывные клики, падающие с неба сквозь дождь.
